Юрий Гиренко: «Жить все-таки нужно в реальном мире»

Когда автором пьесы-притчи о власти становится политтехнолог, стоит ожидать интересного исследования природы последней.

Опубликована в Интернете и готовится к постановке пьеса «Конец сказки», созданная известным ростовским политтехнологом Юрием Гиренко в соавторстве с психологом Евгением Бороховским. Посвященная памяти Юрия Олеши, она написана по мотивам сказки «Три толстяка». Сюжет вроде бы тот же, но характеры персонажей другие, потому и исход пьесы иной, чем у классика. О том, что побудило авторов прийти к иному финалу, и довелось побеседовать с Юрием Гиренко.

— Так почему же финал иной?

— Мы попытались взглянуть на все так, как оно случилось бы, если бы события происходили не в сказке, а так, как в жизни.

— Но сказочная составляющая у вас все же присутствует?

— Естественно: ведь не бывает так, чтобы троих властителей никто не видел и не знал.

— Но вернемся к авторству: кто ваш соратник?

— Мой старый друг, психолог, выпускник РГУ Евгений Бороховский, который живет сейчас в Монреале. Сама история написания забавна: однажды в 2010 году при очередной встрече возникла мысль, а почему бы не написать такое, где мы, вышедшие из самодеятельности РГУ, могли бы опять сыграть, тряхнув стариной? Почему в голову пришла сказка Олеши, уже не помню. Слово за слово — и начали писать. Связывались по скайпу. Что получилось, можно прочитать в интернете или в мае увидеть на сцене (над пьесой работает ростовский театр «Классика». — Прим. ред.).

— А почему вы решили, что зритель, который в детстве читал милую сказку Олеши или ему читали, или который, в конце концов, видел симпатичный фильм Алексея Баталова, — словом, зритель, который знает эту сказку, вас поймет? О возражениях в свой адрес вы не думали?

— Главное — не то, чтобы с нами соглашались. Главное — чтобы люди начинали задумываться над теми вещами, о которых мы рассказываем. Провокационный аспект в этом смысле мне кажется и важным, и нужным. Если зрителя и читателя не теребить, он и не начнет думать, поскольку наше время не располагает к умствованию. Человеку проще питаться суррогатами.

— Это «проще», увы, слишком распространено. Приучиться к этому можно быстро, а вот отучать придется долго.

— А ведь приучение-то продолжается. Это мировой тренд, в данном случае потребитель и производитель друг друга дополняют. Но вещи, которые нарушают эту «гармонию», нужны. Такую пьесу мы и попытались написать. Издать пьесу на бумаге не удалось, опубликовали в интернете. Не сказать, чтобы и там она пользовалась повышенным спросом.

— В вашей пьесе есть зонги. Значит ли это, что вы — поклонник театра Брехта? И не кажется ли вам, что брехтовский метод остранения не очень востребован на современной театральной сцене хотя бы потому, что он не очень сообразуется с нынешним состоянием театра?

— Если ориентироваться на его нынешнее состояние, то нужно опустить руки, закрыть глаза и уйти куда-нибудь подальше.

— Это говорит политтехнолог или драматург?

— И тот и другой. Скажем прямо, состояние театрального дела нынче плохое. Многие из моих друзей говорят, что время театра прошло. Отчасти они правы, так как массового увлечения театром, как когда-то, в обществе уже не будет, потому что появились более удобные массовые виды искусств. Но я считаю, что у театра есть своя ниша в культуре, и ничто другое это место занять не может. У театра своя беда: идет сильная его депрофессионализация. И это происходит не только в Ростове. Режиссеры разучились создавать актерские ансамбли, воплощать на сцене единое решение пьесы.

— Вернемся к вашей пьесе, где отношение к интеллигенции, мягко говоря, недоброжелательное.

— Оно у меня такое не только в пьесе.

— Ваше произведение «Конец сказки» — о природе власти. Недавно в Ростове прошла премьера пьесы, в которой авторы также пытаются препарировать мысли и чувства человека, который находится на вершине власти. Эта пьеса меня окончательно убедила, что поведением такого человека руководит логика, мягко говоря, совсем иного порядка. Согласны ли вы с этим?

— В своей пьесе мы пытались показать, что у каждого персонажа, который у власти, все-таки было нечто человеческое, но каждый из них в свое время сделал свой выбор. После этого его человеческая природа начинает деформироваться. Но сам выбор происходит не тогда, когда он уже оказывается во власти, а когда человек только включился в борьбу за нее.

— Значит, честный и порядочный человек, словом, герой не может стать правителем?

— Может, но как в той сказке: рыцарь убивает дракона и сам становится драконом. Героизм правителя не в том, чтобы быть героем в общепринятом смысле. Он в том, чтобы быть человеком ответственным и не бояться того, что его неправильно поймут.

— И что же, по-вашему, самое страшное во власти?

— Я не стал бы даже говорить о страшном. Конечно, страшна тирания, страшны убийства. Но кто кому принадлежит, власть человеку или он — власти? Власть — сильный наркотик: легче расстаться с большими деньгами, чем с властью. Но общество так устроено, что без механизмов власти оно разваливается. При этом законы политики, власти универсальны, как бы нам ни казалось, что только у нас, в России, некие вещи и могут произойти. Да нет, не только у нас — форма происходящего может быть разной, а логика — все равно одна.

— «Конец сказки» — это не последняя ваша пьеса?

— Написана еще одна, на сей раз без соавторства. Первоисточником послужило «Обыкновенное чудо» Евгения Шварца. Моя пьеса называется «Последнее чудо». Там также есть вопросы политики. Сюжет — выборы. Точнее, предвыборная кампания.

— ?!…

Все происходит 20 лет спустя после событий, описанных Шварцем. Одна читательница этой пьесы написала в «Фейсбуке», что она как будто читала учебник по политологии, признаваясь, что многого не знала, а теперь поняла, как все происходит на выборах. Моей задачей было показать, что в действительности все не так, как это смотрится со стороны. Эти две пьесы (возможно, будет написана еще одна) составляют цикл под названием «Сказки кончились». Жить все-таки нужно в реальном мире.