Про домик под абрикосами

Эта история о летчиках, донских подпольщиках и жителях Мясниковского района Ростовской области попала на полосы газеты «Молот» в годы Великой Отечественной и удивительным образом проявилась в наши дни.

Досье. Кривенок Яков Федорович (1913–1985) журналистскую деятельность начал в политотдельской газете Чулымского района Новосибирской области, затем работал в ростовской газете «Молот». Много лет был корреспондентом газеты «Правда» по Ростовской области и Краснодарскому краю, затем корреспондентом «Советская Россия» по Ростовской области. В 1944 году Ростиздат выпустил отдельной книжкой очерк Кривенка о таганрогском подполье. В 1947 году в том же издательстве вышла книга «Донские партизаны», в которой был напечатан рассказ «Домик под абрикосами», впервые увидевший свет на полосах «Молота» 28 мая 1944 года.

Пару лет назад в редакцию «Молота» позвонила журналист из Москвы Анна Белорусова и попросила найти в газете 1943–1944 годов рассказ под названием «Домик под абрикосами». В нем рассказана история, которую Анна исследовала со стороны участия в ней военной летной части. Яков же Кривенок, автор «Домика под абрикосами», написал рассказ об одной семье жителей из села Большие Салы, поведение которых нам сегодня кажется настоящим подвигом, а тогда, судя по всему, по-другому поступать эти люди не могли.

Про летчиков

Из статьи, присланной Анной Белорусовой, опубликованной в одной из армейских газет:

— Экипаж Груздина летал в Вильнюс, Каунас, в Белоруссию, доставляя партизанам вооружение и боеприпасы, выбрасывая десанты в районы важнейших коммуникаций врага. Личный состав экипажа никогда не пасовал перед трудностями и опасностями. Так получилось и тогда, когда Груздин получил задание Генштаба Красной Армии сборсить группу партизан в район Ростова, где находился крупный узел фронтовых коммуникаций фашистов. «Задание очень важное, — уточнил представитель Генштаба, — от его выполнения зависит успех большой боевой операции».

Бортстрелок экипажа Амбарцум Луспикоян попросил выслушать его:

— Недалеко от намеченной вами цели, всего в четырех километрах южнее, живут мои родители. Я попрошу вас разрешить нам сбросить десант у моего села. Там, у моего отца, они будут приняты с радостью и задание смогут выполнить успешнее.

Разрешение было получено, и в ту же ночь разведчики высадились на территории Ростовской области.

Что писал про это «Молот»

Рассказ журналиста Якова Кривенка начал публиковаться в газете 22 мая 1944 года и назывался «Дом под абрикосами». Его можно было прочитать в трех номерах. Приводим этот текст с некоторыми сокращениями.

В старости короток сон. Искуги Мардиросовна Луспикоян бродит по темным, пустым комнатам. Ослабленные ревматизмом ноги трясутся, с заостренных плеч сползает серая, истлевшая от времени кофточка. Искуги всматривается в подслеповатое окно. На далеком горизонте румянцем засветилось курчавое облако. Конец томительной ночи, а что готовит день? От этой мысли точка сжала сердце: в занятом фашистами селе кровь, убийства, издевательства….

Слезы смочили впалые щеки старой женщины. Искуги вышла во двор, прильнула в корявому стволу абрикоса, замерла.

— Доброе утро, мамаша!

Сердце Искуги замерло. Перед ней стоял юноша в коверкотовом костюме и улыбался. Давно не видела она такой открытой, ласкающей улыбки.

— Что тебе надо, добрый молодец?

— Увидеть и обнять мать Амбарцума.

Старуха выпрямилась, всматриваясь в незнакомца, размышляла: «Откуда он знает про ее сына?» Юноша взял ее холодные руки в свои. Искуги захотелось обнять внимательного юношу, но она сдержалась. Также, в 1919-м, к ним в дом вошел неизвестный. Тогда она радостно кинулась к нему: «Наконец-то, наши». — «Кто — ваши?». — «Красные!». Вошедший выхватил плеть и избил ее: только случай спас Искуги от смерти. Красная армия вошла в село только к вечеру. Тот случай научил ее осторожности.

Юноша достал из кармана записку: «Это вам — от сына».

Искуги заторопилась: Заходи в дом, гостем будешь»

— Да я не один.

— Много гостей — больше радости.

Из-за высокого сруба колодца вышла в черном костюме девушка. «Вера,- представил ее юноша, назвавшись Володей.

В комнате Искуги развернула бумажку и узнала почерк сына. Он писал: «Папа, мама и Оля, примите этих людей и помогите им. Ваш сын и брат Амбарцум». И, тем не менее, она сурово спросила молодых людей:

— Как вы к нам попали?

— С воздуха. Амбарцум показал вниз и сказал: вот оно, мое село. Видите кладбище, от него идет улица. В третьем доме справа живет моя старушка. Я знаю, она вам будет рада. И сбросил нас на парашютах.

Искуги слушала и улыбалась:

— Мой сын не пошлет к матери плохого человека. Мой дом — ваш дом.

….. Весь день продежурила Искуги во дворе. Вечером вернулась с тока Ольга, пришел и Крикор Богосович. Прочитав записку сына, спросил:

— Что нужно сделать?

— Работа опасная, она может стоить вам жизни, — сказал Володя.

Старик свернул козью ножку, пригладил седые волосы и закурил:

— Я пожил, а смерть рано или поздно придет.

— В балке за кладбищем, — сообщил Володя, — остался наш товарищ Степан. С ним груз, его нужно перенести и спрятать.

В ту же ночь груз был перенесен к Луспикоянам. Крикор сам вырыл яму под старой яблоней и закопал его. Только полевую сумку Володя взял с собой в комнату. Утром он решил прогуляться по селу. Крикор одел его в свои лохмотья и посоветовал:

— Бери костюм, иди продавать, да проси подороже, чтобы никто не купил.

Володя так и сделал. Он шел от одного дома села к другому и на окраине увидел танки, замаскированные сетками цвета осеннего поля. Вернувшись домой, он сразу спросил хозяина:

— Можно ли установить аппарат?

— Раз надо, устанавливай.

Володя достал шнур, закрепил его на стене и ловко вывел в слуховое окно на крыше. Затем он вытащил из сумки радиопередатчик и установил его в комнате. В это время во двор въехала немецкая кухня. Толстый ефрейтор заявил: «Здесь будет наша квартира». Старики побледнели, но, когда немец ушел, Володя их успокоил:

— Это к лучшему. Раз они здесь, подозрений не будет.

Во дворе незваные гости занялись приготовлением обеда. Из комнаты Володи послышалась мелкая дробь. Искуги взяла чулок и, усевшись на пороге, занялась вязанием, а Ольга громко запела. Немцы смеялись: «Корошо поет, гут, гут».

Спасть немцы улеглись на кроватях в горнице. Чутко спали в эту ночь хозяева. Около полуночи раздался гул самолетов. Искуги зашептала на ухо Крикору: «Наши». Немцы в одном белье бросились в степь. Вышли во вор старики. Крикор обнял худые плечи жены и зачарованно смотрел на южную окраину села, где то и дело вздымались клубы огня. Старик сказал: «Видишь, старуха, сколько будет мертвого железа?» Она ответила: «Вижу, Крикор, наш Амбарцум будет доволен».

Не дождавшись утра, немцы уехали от Луспикоянов, а небольшой, обнесенный колючей проволокой двор стал приютом для немецких машин, которые их водители прятали под густую тень абрикосов. Эти деревья когда-то насадил Крикор Богосович. Вся семья ухаживала за разросшимся садом, но теперь, служа немцам, он принес много горя.

Крикор взял топор и ушел во двор. Он встал на колени перед старым абрикосом, поклонился ему и взмахнул топором. Дерево со стоном повалилось. Нахмурив брови, старик шел от дерева к дереву, только три из них оставив на развод….

Финал этой истории таков:

… Накануне майских праздников Искуги выметала со двора сор. Семья работала в поле, внуки ушли в детский сад. Углубившись в свои размышления, она не заметила, как из-за косогора вынырнул маленький самолет и опустился позади их огорода, выходящего в степь. Из кабины вынырнул черноволосый юноша и почти бегом направился к дому.

Искуги продолжала работать, и тут ее слуха коснулась знакомая песенка: «Черные жгучие глаза, не заставляйте меня сойти с ума!…». Эту песню всегда пел ее сын, но голос у него был нежней. Она подняла глаза:

— Амбарцум, сын мой! Я долго ждала тебя…

— Успокойся, мама, вот мы опять вместе. Я привез вам благодарность от Володи, Веры и Степы.

— Где они?

Сын не ответил. Он начала горячо целовать ее: «Я горжусь вами, мама. Вы помогли Родине».

— Что ты, что ты! — замахала руками Искуги. — Пойдем в дом. Их уже окружали соседи и прибежавшие детского садика дети. Опираясь на палки, подходили убеленные сединами старики. Они степенно кланялись в пояс летчику и его матери:

— Мир семье, в чьем доме вырос сокол.