«Мать же провожала меня горькими слезами…»

Семья Поповых, 1915 год: пока все живы-здоровы. Но в 1921-м мать умрет от голода, дочка — в начале 1920-х от дифтерита. Фото предоставлено Т.Ю.Власкиной

Уж кажется все, что можно, рассказал нам про жизнь традиционной казачьей семьи Михаил Александрович Шолохов. Но когда сталкиваешься с письменными свидетельствами той поры от самых обычных казаков, понимаешь, что далеко не все подробности повседневной жизни смог охватил великий роман. А они интересны и удивительны. Со сводом писем и дневниковых записей начала ХХ века, обнаруженных в свое время в хуторе Мостовском, дала возможность познакомиться старший научный сотрудник ЮНЦ РАН Татьяна Власкина.

День за днем

Жизнь обычной семьи, живущей на земле, даже в начале ХХ века была по-прежнему патриархальной и имела много условностей, сегодня не всегда понятных. Наиболее достоверные сведения ученые-историки получают, как правило, из письменных источников. Повседневная жизнь казачки — матери воина в начале ХХ века редко с ними связана. Несмотря на то, что грамотность населения территории войска Донского была выше, чем в среднем по России, патриархальные принципы воспитания практически не оставили письменных свидетельств этой повседневной жизни, созданных самими женщинами.

В «мужских» же текстах эта тема затрагивается редко. Тем ценнее знакомство с материалами, называемыми аутентичными. Данные письма и дневниковые записи хранились в семье казака хутора Мостовского станицы Верхнекундрюченской Первого Донского округа Области войска Донского Григория Степановича Попова. Он, конечно же, не живописал жизнь окружающих его женщин с важными для матери, невесток, дочерей событиями — сватовства и свадьбы, рождения потомков, смерти детей. Но с 1900-го по 1924 год Попов достаточно точно фиксировал массу разнообразных фактов жизни четырех поколений семьи. А в них так ясно слышны женские голоса, что и позволяет выстроить некую систему повседневной жизни казачек.

Дети умирали часто

Начнем с рождаемости, которая в традиционной казачьей семье была довольно высокой, правда, меньше, чем в крестьянских семьях на тех же территориях. Связано это с высокой смертностью детей: вспомним, что антисептиков в ту пору не было. А основная часть гибели, по-другому не скажешь, детей до пяти лет, приходилась на летние месяцы. Занятые полевыми работами, казачки заменяли грудное молоко прикормом, не всегда адаптированным к потребностям грудничков. Дело довершала жара с ее антисанитарией. Неудивительно, что смертность именно младенцев в эти месяцы достигала 70%! Потому-то и старались крестить младенцев или в день их рожденья, или на следующий.

Но, даже пережив опасный младенческий возраст, дети часто погибали от половодья и морозов, вносили свою лепту и эпидемии, например, холера, унесшая в 1910 году более 40 жителей хутора Мостовского, среди которых было много молодых. Из четверых детей Григория Степановича и Екатерины Фотиевны (первой жены автора дневников) Поповых в младенчестве умерли двое, один — не дожив до 10 лет, и только родившийся в 1918 году недоношенный сын Алексей вопреки всему выжил и умер в преклонном возрасте, оставив потомков.

А вот судьбу матери Попова Агафьи Осиповны можно назвать счастливой: все ее восемь детей выросли и создали свои семьи. Но это, скорее, исключение из общего правила. Кстати, последнего своего сына Агафья Осиповна родила в 44 года — в год, когда рожала ее старшая сноха Анастасия, имевшая уже двоих детей. В крестьянских же общинах столь поздние роды осудили бы, но в казачьих, если судить по письмам Попова, ничего предрассудительного в этом не видели.

Бог дал, Бог взял

Нельзя сказать, что к смерти и детей, и их матерей в казачьем обществе относились равнодушно. Но частота родов, необычная для наших дней, и некий фатализм заставляли относиться к уходу в мир иной как явлению обыденному: несмотря на них, семейно-войсковые события шли своей чередой. Так, Григорий Степанович описывает, что ни приближающиеся роды Анны Ливидоровны Поповой при уходе на действительную службу Ивана Степановича Попова (судя по всему, брата автора дневников), ни смерть от тифа другой роженицы Вассы Петровны Поповой не отменили обоих событий. «На следующий день после проводов, — пишет Григорий Попов, — была солнечная погода. Мы похмелялись, гуляли и хоронили Вассу Петровну».

Статус матери

При всем этом материнский статус в казачьей среде был несомненно высок. Выросшие дети наряду с крепкими хозяйствами составляли гордость семьи. А уж государственный интерес к младенцам обоего пола был более чем высок. В «Положении об управлении войска Донского» 1835 года значилось система мер, призванная исключить сокрытие казачьих детей от государства. Виновные преследовались по суду, наказывались плетьми, понижением в чине. Служба для отца утаенного ребенка оказывалась «бессрочной». Надзор за беременными стал прерогативой станичного атамана: к концу ХIХ века эта функция исполнялась привычно и аккуратно. В переписке Григория Попова с братом описывается случай, когда на женщину, пожелавшую тайно сделать аборт, донесла сама повитуха. При этом атаманский надзор за беременными, оценивался, как правило, положительно.

В донской устной традиции есть еще один сюжет, позволяющий оценить статус матери, максимально выполнившей свой долг перед казачьим обществом. Женщина, родившая и проводившая на службу семь и более сыновей, становилась «неподсудной»: она получала право на свободу поведения, и муж не смел контролировать ее и наказывать. Это можно проследить и по письмам Григория Степановича, начинавшимися, как правило, так: «Дорогие мои родители Степан Маркович и ровна маменька Агафья Осиповна…».

Казачья мать, провожая на службу своих сыновей, за прощальным столом сидела рядом с самыми уважаемыми казаками, украшенными орденами и шрамами. Про нее поют «удалую казачью песню» — провожальную.

Описывает свое прощанье с матерью Григорий Попов пронзительно, и в то же время поэтически: «… Родные мои заплакали, более мать моя. Когда со всеми распрощался и тронулся в путь, все пошли провожать меня до Царского кургана. Здесь было пролито много слез, и я, не утерпев, заплакал. Разлучила нас темная ночь, и тронулись мы, две повозки, в дальний путь к Новочеркасску. Весь шум, говор, плач — все смолкло, как и не было, на три года… Мать же провожала меня горькими слезами и смотрела, пока мы скрылись из виду. Я же все отмахивал фуражкой».

Заочные крестины

Согласно многочисленным свидетельствам материнское благословение на ратный труд было непременным условием исполнения казаком своего основного назначения. Без материнской санкции ни одно значиоме событие в жизни ребенка не могло быть успешным. При этом материнское слово имело как «охранительную», так и разрушительную силу. В документах семьи Поповых остается скрытой обычно-обрядовая сторона материнства. Исключение составляет упоминание о крестинных традициях. которые были распространены среди казаков Первого Донского округа. Несколько раз о крещении младенца Григорий Попов характеризует восприемника (крестного отца») как «товарища и полчанина». Это говорит о том, что казаки старались упрочить свои формальные полковые связи, включая их в систему ритуального родства.

Согласно воспоминаниям мать в случае необходимости могла обратиться к любому казаку, назвав его «односумом или полчанином», попросив исполнить обязанности крестного отца. Отражение этого можно увидеть в обычае заочного празднования крестин в полку, о котором упоминается в одном из писем. Так, брат Михаил пишет Григорию на службу: «Жена родила мне дощерю, нарищено имя ей Дарья Михайловна. Можете делать крстины».

Данные письменные свидетельства говорят о том, что на Дону в начале века развитие войсковой субкультуры особым образом конструировало повседневную жизнь матери: обрядовые нормы, связанные с ее статусом, претерпевали изменения под воздействием войсковых приоритетов.