Нужна ли Ростову инфраструктура современного искусства?

В МСИИДе художники на глазах у публики создают картину в стиле абстракционизма

Действительно, нужна ли? И что такое вообще — это современное искусство? Зачем современному посетителю музеев и арт-галерей быть в курсе поисков ныне живущих художников? Об этом и многом другом автор этих строк беседовал с директором Ростовского музея современного изобразительного искусства на Дмитровской Мариной Приходько.

Запретный плод сладок…

— Начнем с самого начала — как мы можем определить, что такое современное искусство?

— Несмотря на то, что сегодня идет 21-й год ХХI века, мы говорим об искусстве с оглядкой на ХХ век. Пока нет дистанции, пройдя которую, мы можем давать определенные новые термины и понятия. Мы пока идем по той же самой колее, что и начало ХХ века, выдавая все, найденное тогда за современное искусство. В этом — и проблема: разве всех этих contemporary art, концептуальное, актуальное искусство, всех этих хэппенингов, перфомансов и проч. — не было сто лет назад? Были, конечно. За последние сто лет работали художники и в рамках реалистического искусства, вызывая наше восхищение, и они остались в истории. А рядом существовал «Фонтан» Марселя Дюшана, тот самый знаменитый писсуар. Можно пройтись сегодня по выставкам и найти арт-объекты, несущие ту же самую нагрузку. А ведь прошло сто лет. Мы пока не перешагнули рубеж чего-то другого: мы барахтаемся в актуальности, в абстракции, а также с тем, что сто лет назад не смогли отделить акционизм и перфомансы от классического понятия искусства. С этим мы столкнулись и по-прежнему проживаем ХХ век, и для нас все это актуально.

Возможно, произойдет прорыв, когда появятся какие-то новые технологии, позволяющие привлекать, скажем, те же запахи. Но пока мы по-прежнему художники ХХ века.

— Ну, ладно технологии, формы, а темы? Новые темы ХХI век-то продиктовал?

— Да, пандемию, например, с захватом электронной матрицы. Но мы по-прежнему рисуем красками на холстах, пусть даже используя то, что предложено художниками радикальных взглядов в ХХ веке. Но все мы не воспитаны в восприятии даже их взглядов.

— ?!

— Мое поколение в качестве истории ХХ века в лучшем случае изучало соцреализм — и то однобоко, то есть, творчество тех художников, которые нравились конкретному преподавателю. А картина всего века так и не составилась. Разве что в закрытых обсуждениях звучали имена того же Уорхэлла, Дали.

— А запретный плод сладок: недаром в том же доме-музее Дали в Фигейросе только и слышна русскую речь!

— При этом мы не знали русского авангарда, даже преподаватели имели о нем какие-то поверхностные сведения. Получается, что мы не изучили искусство ХХ века, наверно, потому и «пережевываем» его сегодня.

Нет традиции

— Но вернемся на донскую почву. Не поэтому ли в Ростове все-таки появляются площадки, где представлено искусство современных художников, но долго они продержаться не могут. Нет традиции к нему приобщаться, что ли?

— На мой взгляд, есть два просчета в существовании таких площадок: они не гибки в своей политике и отсутствуют художники определенного уровня, которые могли бы постоянно заполнять это выставочное пространство. А для приглашения экспозиций из других городов нужны финансы. Современное искусство — это не массовое искусство. Оно, правда, смогло бы стать массовым, была бы на то воля.

— Политическая воля?

Юрий Песков и Марина Приходько на открытии выставки в МСИИДе, посвященной Ростсельмашу

— Всех — властей, галеристов, бизнесменов — и финансовая поддержка. А сейчас такая площадка — проект одного лица или группы лиц, а потом наступает кризис не только финансовый, но и кризис усталости. Получается, что ты делаешь-делаешь, а круг-то получается заколдованный. У нашего музея диапазон «захвата» художников шире. Если бы мы остановились на актуальных направлениях в искусстве, то скоро закрылись бы.

— Своими глазами видела в барселонском музее современного искусства многочисленные экскурсии школьников, которым объясняли, как воспринимать современное искусство. Значит, все-таки можно настраивать юные мозги на некую нынешнюю арт-волну!

— Это опять-таки это задекларированная политика, которая поддерживается административными ресурсами. Давайте вспомним, что современное искусство требует подготовки к своему восприятию и некоего при этом напряжения. Судя по всему, барселонский школьник идет в музей современного искусства уже не на «отбываловку», а за определенными знаниями, эмоциями. Пусть это поначалу входит в школьную программу, а потом он уже просто не боится туда зайти. Но ведь раньше и у нас такая политика была: все школьники раз в месяц обязаны были посещать музеи.

Пушкинская карта как выручалочка

— Давайте порадуемся, что сейчас мы к этому возвращаемся — только на добровольной основе. Правительство запустило Пушкинскую карту, обыкновенную карту «Мир», на которой в этом году значатся три тысячи рублей с тем, чтобы молодежь чаще посещала организации культуры. Кстати, на всей территории РФ.

— Хорошо, что к этому возвращаемся, потому что формы современного искусства все-таки требуют определенной подготовки для их восприятия. Оно становится элитарным, так как еще требует и желания его понять, не говоря уже оп определенной доле интеллекта. То есть, круг получается довольно небольшим.

— Но как тут не вспомнить единственный Южно-Российский биеннале современного искусства в 2010 году, когда на бывшей табачной фабрике был выделен целый этаж для демонстрации арт-объектов. Ведь народ шел туда, как на демонстрацию! Там за один день побывало столько людей, сколько не приходят в донские музеи и за год. Что же это тогда было: ну, не просто же интерес к чему-то необычному?! Значит, есть перспектива, если этим заниматься?

— Бюджеты таких биеннале обычно велики. Тогда же этот фестиваль получил поддержку многих наших институций на всех уровнях — в том числе и министерства культуры области. Оргкомитет, созданный на этом биеннале из единомышленников, решал одинаковые вопросы, была огромная заинтересованность при, повторюсь, финансовой поддержке — потому все получилось. А сегодня наши власти равнодушны к современному искусству.

— Но в бытность министром культуры Аллы Васильевой было заявлено, что цеха некоего бывшего ПТУ будут переданы музея современного искусства. А потом этот вопрос спустили на тормозах…

— Все упирается в финансы. Ходили и разговоры о донском Эрмитаже (после путча в августе 1991-го — прим. ред): все ростовские музеи должны были слиться в один и занять здание нынешней городской думы. Там бы, конечно, и нашлось место для современного искусства.

Нужны площадки и поддержка

— Да, проекты были, но сегодня-то что делать?

— Мне кажется, что нужно начать с поддержки молодых художников.

— Чтобы они не уезжали из Ростова?

— Молодые должны понимать, что они здесь нужны. Необходимо понимать, что современное искусство требует такой энергетики, что не факт, что художник доживет до своего признания — даже в преклонных годах: кто-то будет сходить с дистанции. И поддержка должна быть финансовая, возможно, в виде грантов, и площадки нужны, и проекты нужны интересные. Можно ведь поручить молодым украшать город — и это будет в необычных формах, можно и нужно покупать их работы для музеев и выставочных залов. В конце концов можно использовать подземные переходы в виде выставочных площадок.

— Использует же Александр Светличный, обычный предприниматель, ростовские заборы для показа работ учеников детских художественных школ и студий. Нашел же человек эту форму, и все довольны. И даже власти стали его поддерживать. А опыт распространился и в другие города области.

— Я в свое время говорила, что и лифты Ворошиловского моста можно использовать как галерею, если оттуда уйдут «большегрузы» — фактически Арбат под стеклом. Любой пиар художников будет доставать и «верхи», и «низы» общества — в том числе, и распространяться в сторону образования. И когда люди будут видеть, как работы молодых художников заполняют общественное пространство, тогда и появится понимание и желание воспринимать современные формы искусства не только у юных зрителей, но и у старшего поколения.

Ирина Дармастук и ее Фаина Раневская