Из разных «Маскарадов»
Премьерой лермонтовского «Маскарада», третьего по счету в этом театре, Ростовский академический театр драмы имени М.Горького закончил свой очередной сезон. Спектакль поставил Сергей Захарин, его же хореография и музыкальное оформление, сценография Александры Новоселовой, костюмы Александры Марковой. Постановка, задуманная как грандиозное исследование темы судьбы, производит противоречивое впечатление.
Пьеса-то в стихах
Сначала о том, что не могло не понравиться: актеры труппы в кои веки заговорили стихами! Почему-то в «Собаке на сене» великого Лопе да Вега этого не происходит, а вот великолепно исполненный первый монолог Арбенина (Артем Шкрабак) ритмически выстроен безукоризненно. Да и монолог Казарина (Артур Войцеховский), заканчивающийся словами: «Он мой!», звучит так, как и должен звучать в поэтическом театре.
А то, что «Маскарад» — явление именно такого театра, сомневаться не приходится.
Великий вальс Хачатуряна тоже делает свое дело, настраивая своим вихрем на нечто тревожное, явно не суля ничего радостного героям истории, рассказанной 20-летним Лермонтовым.
Когда случайность равна закономерности
Режиссер «Маскарада» Сергей Захарин так объясняет поставленную перед собой задачу:
— Мне было интересно исследовать тему судьбы, как какие-то случайности, нюансы, поступки складываются в цепочку, приводящую к определенной точке, как то, что мы часто называем волей случая, определяется, казалось бы, незначительными действиями разных людей…
Стало быть, постановщик именно на эти самые нюансы и должен был обратить внимание зрителей. Но дать себе труд выстроить цепочку именно этих, казалось бы, неважных нюансов режиссер не потрудился, хотя, по некоторым данным, он весьма внимательно прочитал пьесу.
Взять, считайте, главное событие в пьесе, которое поворачивает действие в роковую сторону, — передачу баронессой потерянного Ниной (Юлия Кинеберг) на маскараде браслета князю Звездичу. Этого действия практически нет: браслет, тоненькая ниточка с нанизанными на нее камешками, вдруг (!) оказывается в руках у князя. А о том, что баронесса Штраль (Екатерина Березина) питает к этому «купидону» горячие чувства, зритель узнает только после ее позднего признания, что «маска», вручившая Звездичу браслет, — это она.
Далее Звездич возвращает-таки браслет Нине с объяснениями — до того, как несчастную травят мороженым на балу. Казалось бы, ну и покажи его ставшему суровым мужу, который требует его предъявить… Нет! Нина словно забывает про потерянное украшение.
Эмоция через движение. Но кого?
Получается, что драматическая часть произведения как бы отодвигается на задний план, а на первый выходит хореография, в которой, уверен режиссер, поэтический текст находит свое пластическое воплощение. Однако единства слова и пластики не получается: несмотря ни на что, великолепно исполненные хореографические номера смотрятся вставными, хотя намек на связь с сюжетом есть в цвете костюмов артистов, который отсылает к сукну ломберных столиков.
Эти номера настолько яркие, что тянут одеяло на себя, как бы оттесняя героев драмы к кулисам, на задний план. А там портал — мини-сцена, на которую в финале выходит Неизвестный (Вячеслав Огир), собирая аплодисменты актеров-танцоров, призванных представить так ненавидимый Арбениным свет.
У Лермонтова Неизвестный играет фактически роль той самой судьбы, которая собирает вместе все случайности и нюансы, определяющие финал пьесы. Но в этом спектакле персонаж смотрится случайным, его линия не выстроена режиссером убедительно, и не знакомые с сюжетом зрители могут не понять, кто он вообще такой, пока Неизвестный словами (а не пластикой!) не напомнит Арбенину об их давнем знакомстве.
Словом, у автора этих строк сложилось впечатление о спектакле в спектакле. В произведении с лермонтовским текстом огорчают некоторые прямо-таки лобовые приемы донесения смысла происходящего, например, раздевание до нижнего белья героев, что призвано показать: остались они ни с чем. А зрители?..
