Поэт в России до сих пор больше, чем поэт
Евгений Евтушенко на встрече с ДГПБ, Ростов-на-Дону, декабрь 2008 г.
В Ростове-на-Дону по приглашению Южного федерального университета побывал с выступлениями поэт Евгений Евтушенко, которого не нужно представлять российскому читателю. 76-летний классик был настолько полон энергией, что заражал ею зал, из которого вопросы сыпались, как из рога изобилия.
— Нужна ли сейчас поэзия?
— Я видел глаза людей в 54 регионах нашей страны, которым читал стихи в этом году. Поэзия нужна. Пока крупных фигур в ней не видно, а хотелось, чтобы ожидание их сконцентрировалось в каких-то крупных поэтических фигурах. В прозе также не достает больших фигур, но прозаиков талантливых больше. Сегодня Поэтическая культура вообще низко упала. Сейчас многие схватились за верлибр (белый стих – примеч. автора). Просто люди разучились рифмовать. Но почему-то им неведомо, что плоть белого стиха должна быть гуще, эмоциональней, и концентрация мысли больше. В нынешних белых стихах нет главного: оно заключается в необходимости высказаться и понимании боли всех людей, которые живут сегодня. А этого нет. Зато тяга людей к подобному сегодня огромна
— Всеми ли своими стихотворениями вы довольны?
— Далеко не всеми. Да и у Пушкина мне не всё нравится. Не надо распластываться даже перед Пушкиным, и перед Блоком – в том числе. На вопрос одного наглого журналиста: «Сколько было у него женщин?», он ответил: «Две: одна – моя жена, вторая – все остальные». По моему мнению, нельзя было так оскорблять других женщин, это некрасиво.
— Где искать национальную идею?
— В фольклоре. Я сейчас выпустил том, который вы не видели. Это первый том моего четырехтомника, посвященного русской поэзии и начинающийся с «до «Слова о полку Игореве». Здесь все есть – такая народная мудрость! Здесь столько советов, как сохранить людям совесть! Вся основа русского духа была заложена в фольклоре. Без понимания этого великого источника мудрости в настоящей литературе делать нечего. А настоящая литература – это, как говорил Пастернак, кубический кусок дымящейся совести.
В планах – выпустить еще три тома, два из которых будут посвящены поэтам ХIХ века и один — ХХ. Чтобы вы оценили объем работы, которую мы сейчас делаем с литературоведом Радзишевским, скажу следующее: к отобранным стихотворениям каждого поэта я еще пишу небольшое стихотворение. Издатель, с моей точки зрения, принял правильное решение: сначала все четыре тома издать в одном роскошном томе, потом перейти на более дешевые книжки, возможно, по сериям.
Есть в моих планах роман о Кубе. Я видел всю историю Карибского кризиса изнутри, находясь на этом острове тогда, когда мир действительно висел на волоске. Я видел у вас на выставке красную такую картину, абсолютно кубинскую. Кто ее автор? (Возглас из зала: «Алексей Курманаевский»). Здорово, что отсюда человек так почувствовал ту атмосферу.
— У вас двое сыновей….
— У меня их пятеро, а с последней женой Машей мы живем уже 22 года. Я влюбился в нее по рукам, еще не видя лица. А её руки я увидел, когда подписывал после выступления в Петрозаводске свои книжки. А она сказала: «Да книжка-то – не мне, а моей маме. А я вообще не ваша поклонница, люблю больше Окуджаву». На улице она мне сказала: «Я занята — учусь в медицинском и подрабатываю в турбюро». Я нашел ее телефон в турбюро и позвонил домой. К телефону подошла бабушка и сказала: «Ничего не понимаю – ведь вы сейчас по радио выступаете!» Через два дня Маша поехала меня провожать в Москву. Один из моих одноклассников, электромонтажник Леша Черенков, сказал: «Нужно ей показать тот карниз на девятом этаже, где ты прошел по ржавому карнизу со стопкой водки – чтобы она знала, с кем имеет дело. Выдержит – жена».
— Должен ли поэт быть оптимистом?
— У нас исчезла жизнелюбивая поэзия. Сарказм, ирония – это сколько угодно, а «шипенья пенистых бокалов и пунша пламень голубой» не сыщешь. Много унылости развелось нынче в мире вообще. А она унижает человека. Людям, которые заражены любовью к жизни, нужно давать уроки жизнелюбия другим.
