Мандельштам в Ростове
15 января 2006 года исполнилось 115 лет со дня рождения замечательного русского поэта Осипа Эмильевича Мандельштама. В России этой полукруглой даты практически никто не заметил. Не заметили ее и в Ростове, городе, где этот блестящий представитель Серебряного века русской поэзии побывал, создав при этом, как напишет в своих воспоминаниях Надежда Мандельштам, «ряд статеек в местные газеты». Донельзя обидное определение «несколько статеек» выразилось в нескольких стихотворениях и ряде блестящих образцов мандельштамовской прозы. Мандельштам прибыл в Ростов-на-Дону, возвращаясь из Грузии, в середине января 1922 года и провел в нем около месяца. Первой публикацией стал рассказ «Советский Батум», опубликованный 19 января 1922 года в газете «Советский Юг», последней — единственная театральная рецензия поэта на спектакль ростовского театра-кабаре «Гротеск» в «Обозрении театров гг.Ростова и Нахичевани» 29 января-1 февраля 1922 года.
Не менее известен и рассказ Осипа Эмильевича «Шуба», впервые увидевший свет первого февраля 1922 года в газете «Советский Юг». Рассказ заслуживает внимания хотя бы потому, что в нем описаны реалии донской столицы, мало кому сегодня известные.
Шуба
xxx
Хорошо мне в моей стариковской шубе, словно дом свой на себе носишь. Спросят — холодно ли сегодня на дворе, и не знаешь, что ответить, может быть и холодно, а я-то почем знаю?
…Купил я ее в Ростове, на улице, никогда не думал, что шубу куплю. Ходили мы все. петербуржцы, народ подвижный и ветряной, европейского кроя. в легоньких зимних, ватой подбитых, от Менделя, с детским воротничком, хорошо, если каракулевых полугрейках — ни то ни се. Да соблазнил меня Ростов шубным торгом. город дорогой, ни к чему не подступишься, а шубы дешевле пареной репы. Шубный товар в Ростове выносят на улицу перекупщики-шубейники. Продают не спеша, с норовом, с характером. Миллионов не называют, большим числом брезгуют. Спросят восемь, отдают за три. У них своя сторона, солнечная, на самой широкой улице. Там они расхаживают с утра до двух часов по полудни с шубами внакидку на плечах поверх тулупчика или никчемного пальтишки. На себя напялят самое невзрачное, негреющее, чтобы товар лицом показать, чтобы мех выпушкой играл соблазнительней.
Покупать шубу — так в Ростове. Старый шубный митрополичий русский город….
… Не дает мне покоя моя шуба. тянет меня в дорогу, в Москву да Киев — жалко зиму пропустить, пропадет обновка. Хочется мне на Крещатик, на Арбат, на Пречистенку. Хочется и в Харьков. на Сумскую, в и Петербург на Большой проспект, на какую-нибудь Подрезову улицу. Все города русские смешались в моей памяти в один большой небывалый город с вечносанным путем, где Крещатик выходит на Арбат, и Сумская — на Большой проспект.
Люблю я этот небывалый город больше, чем настоящие города порознь, люблю его, словно в нем родился, никогда из него не выезжал.
Описанный Мандельштамом ростовский «шубный проспект» нынче называется Ворошиловским проспектом, а тогда носил название Большого Столыпинского. Об этом можно узнать из воспоминаний Нины Иосифовны Александровой, опубликованных в журнале «Дон» в 1997 году. К сожалению, саму рукопись воспоминаний те, кто публиковал ее, изъяли для обнародования самые эффектные отрывки, позабыв, что и мельчайшие детали спустя многие годы будут интересны потомкам. В опубликованных воспоминаниях Александровой (тогда еще Нины Гербстман) вариант с приобретением Осипом Эмильевичем шубы изложен по-другому именно из-за сокращений. О названии «шубного проспекта» довелось узнать от Галины Фетисовой, подруги Нины Иосифовны, которая рукопись сохранила и в свое время дала почитать несокращенный вариант. Дело в том, что на «шубном проспекте» найти подходящую шубу Мандельштаму не довелось, а соседка семьи Гербстманов работала в Центросоюзе… Впрочем, вот они, воспоминания, за которые мы должны быть благодарны этой женщине. Но сначала необходимо объяснить, кем же была Нина Гербстман, впоследствии — Александрова.
Александрова Нина Иосифовна (1904-1990) родилась в Ростове-на-Дону в семье Иосифа Израилевича Гербстмана, известного в городе не только в качестве хорошего врача, но и человека, к литературе неравнодушного. Его дети — сын Александр и дочь Нина — воспитывались в атмосфере любви к русской и мировой литературе.
Неудивительно, что вскоре они сами стали сочинять — и небезуспешно! — и печататься в местных изданиях. По воспоминаниям Марии Семеновны Жак, жены ростовского поэта Вениамина Жака, в доме у Гербстманов (Никольская, 50, ныне улица Социалистическая, дома не существует) образовалось нечто вроде литературного салона, где спешили показаться все приезжие литературные знаменитости того времени. В 1929 году Нина Гербстман выходит замуж за известного военоначальника из штаба Буденного и становится Зеленской. С мужем она развелась в 1943 году. В 1954 году она вновь выходит замуж за скрипичных дел мастера Александрова и до конца жизни носит фамилию Александрова. В 20-х годах (в 1922 году — в Москве, в 1925 году — в Ростове-на-Дону) выходят сборники ее лирических стихотворений, которые потом будут признаны упадническими и станут одним из поводов исключения ее из членов КПСС в 1952 году. Еще одним «основанием» для такого решения местной партийной организации станет, как написано в ее личном деле, «сокрытие истинной национальности»: по документам — Иосифовна, она всю жизнь писала свое отчество как «Осиповна».
В 20- и 30-х годах она работала в местных газетах, в радиокомитете, областном доме художественного творчества детей. В 1943 году в киргизском городе Ош Нина Иосифовна, тогда еще Зеленская, окончила историко-филологический факультет эвакуированного туда Ростовского госуниверситета. В 1954 году она становится сотрудником областной научной библиотеке имени Карла Маркса (с 1994 года — Донская государственная публичная библиотека), где и работала до выхода на пенсию. Считается, что свои воспоминания она начала писать, уйдя на заслуженный отдых. Однако временем начала этой работы (и каким началом!) можно считать 1926 год, когда в Ростове вышла небольшая брошюра «Литературный Ростов — памяти Сергея Есенина». В ней помимо прочих статей и была опубликована и ее — так и хочется сказать «элегия»! -под названием «Нечаянная радость» и стихотворение памяти Есенина «Не родной и даже не любимый…», которое по праву считается одним из самых лучших посвящений поэту. Дальнейшие ее публикации о поэте отредактировало время (они печатались в 1965 году в газете «Молот» и в 1985 году в газете «Комсомолец»), и они оказались не столь искренни и горячи.
Закончить свои воспоминания под названием «Повесть о моей жизни», в которых она рассказывает о своих встречах с Бальмонтом, Городецким, известными грузинскими поэтами, Мандельштамом, о дружбе с поэтессой Сусанной Мар, о своем дяде. Однокласснике Чехова, о Союзе Поэтов, существовавшем в 1920-м году в Ростове, Нина Иосифовна не успела…
Повесть о моей жизни
Неожиданно в Ростов приехал Осип Эмильевич Мандельштам. Как и все приезжающие в Ростов литераторы, Мандельштам пришел в книжную лавку поэтов (Лавкой поэтов называли книжный магазин в Ростове-на-Дону по адресу: Большая Садовая, 124. Нынче этот дом не существует). О его появлении мне тотчас сообщили друзья-поэты. Все они знали и ценили стихи Мандельштама. Два желания им высказал Осип Эмильевич: во-первых, выступить перед ростовчанами со своими стихами (В те годы печататься было трудно, и поэты приучились читать стихи); во-вторых, купить шубу.
Организацией выступления Осипа Эмильевича занялись товарищи повзрослей, а мне предложили помочь в исполнении второго желания. С Осипом Эмильевичем и его женой Надеждой Яковлевной мы познакомились в книжной лавке.
— Понимаете, в чем беда, у меня украли шубу, а купить негде, — говорил Мандельштам. — Страшно подумать, что зима близится (Скорее всего, Нина Иосифовна ошибается, да и время года, описанное в единственной театральной рецензии О.Э. «Гротеск», все-таки зима).
Осип Эмильевич был худ, длиннолик, с высоким худеющим лбом. Его большие, зеленовато-карие глаза беспокойно поглядывали на собеседника. В нем чувствовалась большая нервозность. Его жена, премиленькая беленькая женщина, была по-олимпийски спокойна и молчалива.
Итак, я взялась за поиски шубы. У меня были знакомые среди руководителей Центросоюза. К одному из них я и обратилась с просьбой Мандельштама и заявлением СОПО (СОПО — Союз Поэтов. Творческая организация города, созданная поэтом Рюриком Роком в начале 1920-х, которая распалась после его отъезда в Москву в 1925 году. По воспоминаниям Марии Семеновны Жак, Нину Иосифовну, долгое время единственную девушку в СОПО, называли СОПОвской царицей. Известный литератор Илья Березарк называет ростовский Союз Поэтов начала 20-х годов умело организованной и хорошо действующей организацией).
Он сначала задумался, сдвинул брови, но, перечитав заявление, сказал:
— Ладно, обсудим, решим.
На следующий день все уже было решено. Заведующему складом Центросоюза было поручено поискать что-либо подходящее для поэта.
Шуба была найдена отличная, с большим меховым воротником, как у Евгения Онегина. Но со склада Центросоюза ничего не выдавалось бесплатно, каждая вещь отпускалась по своей твердой цене. За шубу было положено заплатить что-то около двух тысяч. Сумма по тем временам баснословно малая. Однако Осип Эмильевич огорчился — двух тысяч у него не было. Надежда приобрести шубу оказалась под угрозой. Надо было торопиться с организацией вечера, чтобы побыстрей добыть деньги.
К нашему огорчению, зал консерватории, где обычно проводили поэтические вечера (Консерватория в Ростове находилась по адресу: Большая Садовая, 83. Здание не сохранилось. Ростовские поэты выступали также в «Кафе поэтов» и переданном им потом популярном ресторане «Подвал»), оказался занят. Предстояли экзамены для поступающих в консерваторию. Чтобы не терять ни дня, арендовали помещение на углу улиц имени Семашко и Шаумяна ( Нину Иосифовну опять подводит память. Такие названия улица и проспект получили в конце 20-х годов. На рубеже 1921-1922 годов это был угол Николаевского проспекта (пр.Семашко) и Дмитриевской улицы (ул.Шаумяна). Официальный адрес здания тогда — Дмитриевская, 100, нынешний — Семашко, 36). Тогда там был оборудованный для эстрадных выступлений зал с рядом длинных деревянных скамеек и помостом, над которым, создавая иллюзию сцены, содрогался синий, плюшевый занавес.
Здесь обычно выступали заезжие гастролеры: мастера аттракционов, танцевальные коллективы, гипнотизеры, фокусники. Иногда зал снимали самодеятельные кружки, подготовившие спектакль. Несколько позже мне удалось посмотреть в этом зале оперетту «Цыганский барон», подготовленную ростовскими любителями.
Но тогда, в августе 1922 года, в прокатном зале предстояло читать стихи поэту Осипу Мандельштаму — об этом сообщалось на огромной афише у входа. Поэты — устроители вечера — хлопотали, суетились, стояли на контроле. А меня посадили в кассу продавать билеты. Я впервые занималась таким делом, но очень ответственно отнеслась к своим обязанностям.
Народ шел. Билеты продавались (Билеты продавались, судя по всему, потому, что в Ростове выступления приезжих поэтов не были редкостью. До 1917 года здесь выступали футуристы, Игорь Северянин, Городецкий, в начале 1920-х — Есенин с Мариенгофом). Но вот билеты проданы. Сдаю их корешки и деньги, а сама бегу в зрительный зал.
Осип Эмильевич вышел на эстраду в белой рубашке с отложным воротничком. Было что-то трогательное в его страдальческих глазах. Немного приподнимаясь на носках, он начал читать стихи. Они были пленительны по музыкальности, яркости образов, лиричности…. Звучала в них и латынь.
Слушатели — те, что пришли к Мандельштаму, — замерли, зачарованные, но по какому-то смутному шелесту в зале было ясно, что здесь много таких, кто ожидал обычную для помещения программу, а не стихи. А Мандельштам читал все взволнованней, и слушать его было подлинным наслаждением.
А вот как описывает выступления Осипа Эмильевича Надежда Яковлевна Мандельштам, та самая премиленькая, беленькая, по-олимпийски спокойная женщина, которая сохранит его стихи и напишет свои воспоминания, где так называемым друзьям Мандельштама будет роздано «по серьгам»:
Мандельштам вел себя так, будто публики не существовало. Были люди, а среди них он, один из них, человек как человек. Никакой публики, перед которой что-то разыгрывается, он знать не желал. Он читал и действовал независимо, писал то, что рвалось без удержу, и если мог удержать, то не писал, говорил, что думал… Он никогда не глядел на себя со стороны. Ему было безразлично, как он выглядит.
Но вернемся к воспоминаниям Нины Александровой:
…Мне не удалось побыть до конца вечера, ко мне тихонько подсел Борис Левин и шепнул:
—Деньги уже отправлены в книжную лавку, а тебе, кассирше, лучше уйти домой.
На следующий день мне рассказали, что тревога была напрасной — никто из обманувшихся в программе вечера не потребовал денег обратно. Но когда объявили, что вечер окончен, многие ворчали. Они, мол, терпеливо слушали стихи, рассчитывая, что потом последует что-нибудь «интересное».
Итак, Мандельштаму вручили шубу. Она была великовата ему, но он с удовольствием примерял свою обнову, поглаживая большой меховой воротник. — Нина, вы добрый ангел из французского романа. Благодарю вас,- сказал мне Осип Эмильевич.
Организаторы вечера, так неудачно выбравшие помещение для выступления поэта, испытывали чувство неловкости, но не теряли надежды, что Мандельштам ничего не заметил — ни жалкой обстановки зала, ни случайной аудитории….
«Резонанс-Ростов», № 1, с.5
Это статья перенесена на блог со старого сайта, где находилась по адресу http://werawolw.narod.ru. Старый сайт не пополняется С 24.05.2008 и функционирует как архив.